Вертинский превратил моду в поэзию. Часть II
Продолжение. Часть I
В юности нездоровой приобретенным безденежьем Вертинский брал в цветочном магазине опавшую камелию. Он вставлял цветок в петлицу и гулял по городку голодным денди, так как на булку средств уже не оставалось.
Во время Штатской войны ради хохота и остроты чувств он с товарищем пропил шикарные башмаки. Хотя у обоих были чемоданы стремительно терявших в стоимости ассигнаций.
В догитлеровском Берлине и сталинской Москве он оставлял огромные суммы у наилучших портных.
Эти черточки много молвят и об «аромате эпохи» и о нраве. В первой части много писалось о том, как злые духи и горностаевые саки закручивают сюжеты в строках Вертинского. Принципиально держать в голове, что они взялись не из воображения отшельника, который посиживает в собственной конурке, а на бумаге обрисовывает дальних роковых дам. Поэзия Вертинского – из его жизни. В ней есть нерв огромного городка и живы воспоминания прекрасного свидетеля. Его романы, его встречи, долгие и мимолетные, переданы нам, и это – ценный дар. Вертинский, как… Боуи, изменяется вкупе с модой и остается собой.
При параде
Сопоставление с Боуи появилось не случаем. Дэвид прошел через эволюцию от андрогинного глэмового «Зигги Звездная Пыль» через уверенного в себе «Тощего Графа Блондина» к сегодняшнему внушительному собственной потрепанностью аристократу. У Александра Николаича то же переселение душ.
Сначала его сценический образ – темный либо белоснежный Пьеро. Грим-маска с резкими бровями и тенями вокруг глаз. Скрывающий высшую фигуру балахон с контрастными помпонами. Успешный, бьющий в точку лдекадентской искусственностью стиль. Дамы млели. Сам певец былд в экстазе от ранешних рецензий «изысканный и жеманный Александр Вертинский».
В эмиграции его образ изменяется. Сейчас он циник и разрушитель дамских судеб. С гордо поднятой головой, в цилиндре и фраке, нахально курящий в камеру. Таковы его канонические фото.
В конце концов по прибытии в Советскую Россию он один из немногих, кто может правильно сыграть аристократа. Кторов разве что может с ним поспорить. Есть байка, что во время съемок «Заговора обреченных» он прошелся по городку в сутане католичнского епископа, и старушки подходили к нему под благословение.
На сцене Вертинский возникал во фраке с хризантемой в петлице. На одной из позних записей с концерта он разъясняет зрителям: «Испано-Сюиза» - это колдун’ка франц-ю-зской маш-и-и-ны» Управляемый им зал впитывает зарубежную роскошную жизнь и возможно кивает понимающе: «Ну да, естественно, а что все-таки еще». Вторженец оттуда.
В жизни
В жизни Вертинский следовал моде. Говоря нынешним языком, он был «продвинутым» мужиком.
В дореволюционной Москве он отдавал дань эксцентричным вкусам футуристов, пока не сумел позволить для себя дорогой одежки.
Вертинский зачесывал волосы на висках ко лбу. Сам он разъяснял это тем, что желал смотреться оригинально. Более житейский ответ: так он желал прикрыть ранешние залысины. Узнаваемый щеголь поэт Миша Кузьмин в Петербурге поступал так же. Таким он изображен на известной жанровой сценке Судейкина из быта клуба «Бродячая собака».
Став известным, Вертинский перебегает на стильные костюмчики и стоячие воротнички. Заграницей он также франтит. На одном из снимкоф поэт сфотографирован в черных башмаках со светлыми носками – экзерсисе вкуса 1920-х годов а-ля Величавый Гетсби.
Носит однобортные и двубортные костюмчики с постоянным белоснежным платком в нагрудном кармашке.
В СССР Вертинский автоматом становится иконой стиля. С особенным шиком он носит на широком по моде 1940-х лацкане значок лауреата Сталинской премии. Из русского периода на виде Вертинского более впечатляет не официальная либо концертная одежка, а спортивные пиджаки. Маленькая клеточка либо клеточка «принц Уэльса»,мягенький жилет с низким вырезом, узенький шерстяной галстук, цветной платочек, светлые штаны. Для послевоенной Москвы это – очень.
Вертинский остался в истории к тому же самым прекрасно курящим мужиком. В том, как он держит сигарету есть поза, вызов и изящность. Даже на мемориальной табличке на Тверской воспроизведено его фото с сигаретой в длинноватых пальцах.
Роман с модой
У Вертинского был роман с будущей создательницей моды Валентиной Саниной. Разразился он в Харькове 1918 года и тщательно описан в его воспоминаниях «Дорогой длинною…» и «Красоте в изгнании» Александра Васильева. Позднее Санина станет известна в Нью-Йорке своими театральными костюмчиками, коллекциями, духами и известными клиентками, посреди которых была и Грета Гарбо. Васильев пишет, что они вновь повстречались в Америке в 1930-х.
Этот роман был и прошел. Дела Вертинского с модой продолжались всю жизнь.
На фото: Вертинскому приписывают любовь Марлен Дитрих. Как обусловлено, спорят до сего времени.
Арсений Загуляев
