Показ мод – это сплошное движение. Одним огромным организмом живет зрительный зал. Мелькает свет. Пульсирует музыка. Сменяют друг дружку модели на «языке». Папарацци светской хроники ерзают в поисках успешного кадра випов в первом ряду. Сама одежка ведь и создается для движения, для жизни, а не для вешалки в шоу-руме.
Показ Вячеслава Зайцева – это движение вдвойне. Он раза в два длиннее, чем обыденное русское дефиле. Модели нередко разыгрывают на подие театрализованное представление. Фанаты вручают букеты. Сам мэтр интенсивно участвует - разъясняет каждый выход.
Живопись для дизайнера – это уход от движения в статичность. Уход от времени, в каком сменяются сезоны и тенденции, происходят взлеты и падения, встречи и расставания, к одному рандеву – с Искусством.
Вячеслав Зайцев художник много лет делает пастели, графику. Его выставки проходили в США (New-york, Лос-Анджелес, Сан-Франциско), Бельгии, Эстонии, Франции. Несколько работ заполучила Муниципальная Третьяковская галерея.
Навязывается аналогия с Луи Феро, модельером-художником, рассказ о котором открывал этот цикл статей. Есть общее, а есть различия.
Общее – это образ дамы, главной героини картин, одетой и раздетой. Это безоговорочно. Оба мастера обожают «ню». У обоих оголенные дамы – это быстрее бестелесные духи, чем существа из плоти. Феро делает их декадентски грешными, хоть и исправна пририсовывает крылышки. Зайцев тяготеет к абстракции («Опасность», «Растерянность», «Неосторожность»).
У Феро – солнце французского юга либо экзотичных государств. У Зайцева – романтичная приглушенная палитра севера («Порыв»), время от времени последние лучи заката («Потерянная»), а время от времени и глубочайшая ночь («Ночной гость», «Ночь», «Синие сны»). В немногих работах цвета ярки, как в «Празднике». В «Странности» любопытно дан контраст меж сумерками, в каких падает нечто, напоминающее людскую фигуру, и броской маской с красным коком. Контраст подчеркивает разница фактур – бархатистость пастели и глянец, возможно, гуаши либо темперы.
На Феро очень воздействие Матиса, Гогена и Дюфи. У Зайцева другие маяки. Естественно, это Пикассо («Затаилась», «Красивая», «Новые ритмы»). Прохладные тона, очень может быть, пришли из его голубого периода, а в «Новых ритмах» угадываются «Авиньонские девушки». Сюрреалисты: так «Недозволенность» с ее смешанными кусочками тела – типичная антитеза сросшимся формам «Предчувствия штатской войны» Дали. Люди-манекены среди мертвенных пространств роднят его с де Кирико, хотя они быстрее пришли из профессии, от самых реальных манекенов в Доме моды. Время от времени угадывается российский авангард, к примеру, в «Сцене».
Отстраненно, созерцательно звучат наименования работ. Не «Девочка с персиками» либо «Сусанна и старцы», а «Что-то из прошлого», «Умиротворение», «Мираж», «Начало». Это и воспоминания творца, и описания его настроения в момент правды, и попытка предвидеть и выразить настроения, которые позже лягут в базу коллекций haute couture и прет-а-порте.
Елизавета Михайлова
Показ новейшей коллекции Вячеслава Михайловича прошел во время "недели моды в Москве